Экс-президент ФФИ: «Нельзя было отдавать чемпионство «Интеру»

Зал делегаций на первом этаже Национального олимпийского комитета Италии идеально подходит для этого интервью. Он полон истории и спорта, как и жизнь Франко Карраро. Мы подходим к факелу Олимпиады-80 в Москве — Игр золотых медалей Меннеа и Симеони, но также и Олимпиады бойкота. Карраро к тому моменту уже два года как исполнял роль президента Национального олимпийского комитета Италии: «Правительство предложило нам не ехать на Олимпиаду, но если бы я согласился, мне пришлось бы в тот же день уйти в отставку. Любой на моём месте поступил бы так же, мне кажется».

— Ваш друг Кракси из-за этого не разговаривал с вами пару лет.
«Полтора года. У него был тяжёлый характер… Он испытывал давление канцлера Шмидта: Германия не участвовала и просила солидарности у союзников. Поэтому и Кракси настаивал. Я сказал «нет» и ему, он плохо это воспринял. Но как я мог сказать спортсменам: «ребята, мы не поедем на Игры», если Италия при этом продолжала строить автомобили в Тольятти? Это казалось мне лицемерием».

— Насколько спокойно вам спалось во время скандала Кальчополи?
«Мне было больно от мысли, что люди сомневаются в моей честности. Эта мысль причиняет мне страдания и сегодня, несмотря на то что я был оправдан по всем обвинениям. Но есть и другое: остаётся горечь от того, что я понял — всё началось с моей большой политической ошибки. В 2004 году я подумал, что Бергамо и Пайретто больше не должны быть координаторами арбитров: людей на таких позициях нужно время от времени менять. Я позвонил Коллине, который должен был завершить карьеру год спустя, и предложил ему этот пост, но он отказался, чтобы продолжить судить. Больше я ничего делать не стал. Годы спустя, в передаче на канале History, в истории о Кальчополи я узнал, что Коллина сказал об этом Меани (тогда он отвечал за арбитров в Милане), а Меани передал это Бергамо и Пайретто. Тогда они решили выжить меня, опираясь на Моджи. Я ошибся, нужно было всё равно их поменять. Но я был занят двумя серьёзнейшими проблемами: печальным вылетом с Евро и тем, что «Наполи» рисковал прекратить своё существование — по этому поводу даже президент Республики Чампи требовал объяснений. Мы не могли найти ни одного человека, который принял бы под свою ответственность клуб, это была трагедия! Потом появился Де Лаурентис… С тех пор, после «Милана», я болею за «Наполи».

— Вернёмся к 2006 году.
«Хорошо, что было расследование и что виновные клубы были наказаны. Скудетто нужно было отобрать у «Ювентуса», потому что его руководители допустили ошибки. Но чемпионский титул сезона 2005/2006 нельзя было отдавать «Интеру», оба титула должны были остаться неразыгранными, как это принято в традиции Федерации футбола».

— В том году мы выиграли Чемпионат мира.
«И кто-то написал, что мы сумели победить несмотря на враждебность Блаттера, который даже не вручил нам Кубок. Но выиграть мундиаль при президенте ФИФА, настроенном против тебя, кажется мне чем-то маловероятным. Правда в том, что качество игроков должно сопровождаться и правильной спортивной политикой. Я, например, назначил Пайретто в комиссию арбитров УЕФА, а Бергамо — в комиссию ФИФА. Есть пословица: «помоги себе сам — и Бог тебе поможет».

— Поговорим о нынешнем состоянии сборной?
«Даже думать не хочу о ещё одной неудачной квалификации. Мы справимся. Проблема в том, что весь современный футбол устроен против национальных сборных: играют всё время, и за несколько дней нужно создать химию в команде, которая по непонятным причинам то возникает, то нет. На Евро-2021 она была, и в том случае у неё было имя: Джанлука Виалли. О нём я должен вам кое-что рассказать».

— Пожалуйста.
«У меня было выдающееся мнение о Виалли, и я благодарен ему за то, что, в отличие от других, он сохранил абсолютную тайну о нашей встрече в октябре 2002 года: после провального мундиаля в Корее и Японии Трапаттони начал очень плохо в квалификации на Евро. В разговоре с Джираудо выяснилось, что Виалли был бы готов возглавить сборную. Я поехал встретиться с ним в Турин, но, к сожалению, условий для этого не было. Никто об этом никогда не узнал. Он был настоящим человеком слова».

— Поговорим немного о вашем «Милане»?
«Я был бы очень счастлив, если бы вернулся Галлиани — человек, который знает всё о футболе и об этом клубе. Для болельщиков это стало бы мощным зарядом невероятного энтузиазма».

— Что стояло за вашей кандидатурой на пост президента Олимпийского комитета страны?
«Сейчас уже я могу рассказать обо всём этом абсолютно откровенно. Песканте, Петруччи, Гравина и я были очень обеспокоены тем, что сформировались две команды, противоположные и совершенно отличные от прежней. Было несправедливо не позволить Малаго продолжить, поэтому мы считали целесообразным сохранить Морнати в качестве генерального секретаря. Я понял, что для того чтобы надеяться обеспечить административную преемственность организации, мне нужно было выдвинуть свою кандидатуру — и я это сделал. Нашего морального влияния было бы недостаточно… За пару дней до голосования мы с Гравиной и Петруччи в ходе конференц-звонка выразили Малаго и нынешнему президенту Буонфильо нашу позицию, подчеркнув также, что с юридической точки зрения генеральный секретарь должен быть внутренним кадром Национального олимпийского комитета: мы гарантировали нашу электоральную поддержку, требуя преемственности. Мне кажется, что всё пошло и идёт хорошо. Что касается меня, я всегда знал, какой будет судьба моей кандидатуры, но не мог никому этого сказать. Именно поэтому до сих пор я не давал интервью».

— Когда вас называют «Сверхкреслолюбец», вас это задевает?
«Нет, совсем. Я прекрасно понимаю… Я был слишком рано вовлечён в систему: стал президентом Федерации воднолыжного спорта в 22 года и президентом «Милана» в 27. Я занимал много должностей, стараясь выполнять свою работу. Сейчас мне 85 лет, и я понимаю тех, кто, услышав моё имя, восклицает: «Он что, до сих пор живой?».